Я долго не хотел встречаться с теми, с кем знакомился в интернете.
Одна особа же написала, что ей нравилась моя писанина, и настояла на встрече, даже когда я сказал, что не люблю с кем бы то ни было встречаться и вообще покидать свой дом. Она была красивой - крашеные волосы, тонкие ноги, но я и не думал о каких-либо отношениях, даже дружеских, я для этого был слишком сломанный, моя деталька пазла не подходила ни к одной другой. Мы сидели в кафе, и пили кофе, молчали по большей части
. Я знал, что разговор должен заводить парень, но все, что приходило мне в голову, было банальным и скучным. Изредка она что-нибудь говорила или спрашивала обо мне. Вкусный кофе". Сколько тебе лет? Я думала, ты будешь выше". Я либо молчал, либо глупо шутил в ответ, но она смеялась, скорее из-за приличия. Мы заговорили о книгах, дошли до моих очерков, и она спросила "все твои вещи, они без добра. Ты что вообще не веришь в хороших людей? Что кто-то может делать что-то искренне? Ненавижу про это разговаривать. Все вокруг носят розовые очки, я тоже ношу но, кажется у меня другая модель. Для каждого есть ложь, в которую он поверит, и для меня тоже. Я не люблю ни с кем спорить, потому что мы все уже запрограммированы по своему, и в головах чужих нам ничего не поменять. В случае если человек идиот, он таким и останется. Таким образом, если ты идиот, то для тебя все будут казаться идиотами, и ты будешь с ними спорить. Нет, добрые люди существуют"- Вру я и Добавляю -"просто я их не встречал. Я исключительно про моё окружение пишу". На самом деле сейчас у меня нет окружения, я живу в крохотной квартире один и выхожу лишь когда стемнеет, и лишь за продуктами. Материал для ерунды, что я пишу - школьные воспоминания, серые лица людей на улице и их тяжёлые взгляды, все моменты, когда мне говорили "нет" и отсутствие каких-либо других моментов.
Изломанность, сумасшествие и одиночество. Отсутствие вариантов изменения жизни. Отсутствие места в мире. Отсутствие добрых и теплых рядом. Нет, я верю в добро, просто это добро мне недоступно, я недостоин этого добра. Все яркие люди слишком далеко от меня, и ближе к ним мне не стать, потому что нет сил для первого шага, а ко мне никто этот шаг сам не сделает. Потом я рассказал ей что-то, что-то про мою жизнь в последние недели, сколько же всего произошло за эти дни, какая наполненность, но вместе с этим и полное отсутствие эмоции от происходящего. Погибли два близких человека, а скорби у меня хватило только на пару дней, потом пришло осознание что ни мир вокруг, ни моя жизнь не изменились. Изменился, может я сам, глядя, что смерть забирает только тех, кто радовался жизни и хотел жить. Возможно, я понял, что умру только тогда, когда не буду этого хотеть, когда буду счастлив. Я не был уверен, что это возможно и боялся, что буду бессмертным. Я рассказал, что уже как год у меня нет друзей. Что за это время я был во многих странах в поисках чего-то, но так ничего и не нашел. Я не вел себя как мужчина, не говорил как мужчина, я просто жаловался этой девушке, жаловался до тех пор, пока она совсем не опустила взгляд и не перестала есть. Потом извинился и поднялся, надевая куртку. А она тоже встала, чего я не ожидал, и пошла со мной.
Улица была серой, пустой. Этот грязный снег под ногами, это низкое бесцветное дымное небо, дома, дома, дома, магазины с разноцветными вывесками, что все выглядели тускло и тухло. Солнце было мутным светлым пятном, деревья безжизненно ветвились тонкой унылой паутиной. Город застыл в безысходной трясине, замер в отчаянье перед ощущением отсутствия изменений. Все эти серые люди шли мимо, и лица их были грустными и уставшими. Лица их ненужными были. Люди смятыми и пустыми были. Все куда-то торопились. Они улыбались, но улыбки были фальшивыми. Они смеялись, но и смех их был серым, смехом они лишь пытались скрыть свои чувства. Они шли в компаниях, они шли обнимаясь, но внутри все они были одни. Они целовались, но поцелуи эти были сухими и печальными. По улицам текли массы, толпы людей, что прятали за масками радости, улыбок, взглядов, одежды и косметики свою сущность. Все люди боялись показать кто они на самом деле, потому что так не принято. Покажешь своё настоящее лицо хоть на миг - над тобой будут смеяться, тебя будут унижать, тебя будут ненавидеть все те, кто боится снять маски, для кого уже не осталось такой возможности, потому что маски вросли в лица, и эти люди теперь верят, что их маска и есть их истинное лицо. Мимо идут все эти адвокаты, банкиры, риелторы, продавцы, кассиры, консультанты, спортсмены, интеллектуалы, учителя, телеведущие, неудавшиеся писатели, поэты и музыканты. Те, кто во главу жизни поставил деньги, те, кому для счастья нужна лишь жирная еда, секс и телевиденье. Те, кто не сможет просто бросить работу, даже не потому что им тогда будет не хватать денег, ведь ежемесячно они откладывали на автомобиль или новый дом, а потому что без своей работы они никто. Больше они ничего не умеют, ни на что не годятся. Каждый положил лучшие годы своей жизни на обучение чему-то и теперь должен сам себе доказывать, что это было не зря. Каждый встает тогда когда не хочет и идет туда куда не хочет, приходит с темнотой и ждет только отпуска. Кто все они без этого? Мимо идут менеджеры и секретарши, водители и пилоты, слесари и водопроводчики …. Мимо идут учёные и священники, фитнес - тренеры и профессора, библиотекари и ремонтники …. Мимо идут все эти уставшие от жизни люди с искалеченными трудом лицами, сгорбленные и пустые, страшные, скучные, угрюмые …. Через пару лет я стану таким же, если доживу. Мы все станем теми, кого ненавидим сейчас. Мы уже те, кого ненавидели когда-то. Как же я не хочу быть таким, но придется.
Единственный способ выйти из системы рабства денег, статуса в обществе и работы - не дожить.
Мы сворачиваем во двор девятиэтажки, девушка предлагает зайти к ней. Мы долго шли молча, мне так неуютно, так неудобно за то, что я неинтересен, за то, что не умею общаться. Мы заходим в грязный подъезд, в потрескавшиеся прокуренные стены, в обшарпанные обшивки дверей.
Её квартирка почти как моя. Тёмная, маленькая, пугающая - нормальный человек в такой жить бы не стал. Мы садимся на диван, молчим. Потом она включит музыку, и я удивлюсь тому, что эта музыка сильно подходит под моё раздавленное настроение. Спустя пару песен станет совсем пусто, и она скажет - "Если Хочешь, Можешь Меня Обнять". Я не хотел бы обнять именно её, я хотел бы обнять, кого угодно на планете, хотел этого так сильно уже почти год, но разрешает мне это сделать только она. И я, слегка поворачиваясь, обнимаю ее за плечи, зарываясь носом в ее сухие волосы, пытаясь найти там немного тепла.
И так я ослаб. Уткнувшись лицом в ее волосы, что пахли морозной улицей индустриального государства, я так ослаб! Не силясь даже продолжать обнимать, и руки мои стекали с ее плеч, вниз, вниз, воздух густой и горький. Случайно рукой я касаюсь ее груди, безымянный палец и мизинец проскальзывают прямо под ворот ее блузки, прямо к чашечкам лифчика. И я бы не отдернул руку, это не моя юность, я не почувствовал никаких неприятных ощущений, никакого стыда или еще чего. Но это её юность, и я наигранно ойкаю и отдергиваю ладонь, потому что так надо. Потому что мы еще так молоды, потому что мы еще должны иметь стыд, относиться друг к другу как к чему-то хрупкому, краснеть от случайных прикосновений, пытаться казаться в глазах скромными и неуверенными. А я так уверен еще не был. А я не вижу в девушке рядом ничего хрупкого. Все эти девушки для меня давно померкли по сравнению с единственной и недоступной. Я не краснею, но всё равно пытаюсь. Пытаюсь кем-то казаться и отдергиваю руку. А она в ответ смущенно улыбается, стыдливо опускает взгляд к полу, и тихо говорит "Ничего Страшного". Но перед всем этим я вижу, вижу лишь на мгновение, на её лице улыбку далеко не смущения, улыбку обозначающую предвкушение, так улыбаются когда достигают своей цели. Я вижу, как в ее глазах вспыхивают огоньки, как она сжимает губы. Лишь на мгновение я вижу какая она есть, до того как она одевает маску. Я в ней себя вижу. Она тоже пытается казаться, потому что так надо. Так нас учили. Мы обязаны быть теми, кого из нас хотели воспитать. Мы обязаны быть теми, кто окружает нас, ведь каждое наше отличие от массы - это неполноценность. А мы хотим быть здоровыми, ощущать себя целыми. Мы хотим еще юности, юности которой не было у нас, с неловкими движениями, стеснением, боязни встретится взглядами. Но мы устали так. Так устали что не хватает сил даже на имитацию этой юности. Это выходит у нас не по настоящему, будто нарисовано. Мы рисуем дни своей юности в этой маленькой комнатке, совершенно одни, мы репетируем то, что должно было у нас быть несколько лет назад, когда каждое прикосновение к чужому телу казалось чем-то запретно - сокровенным, когда мы хотели кем-то стать, когда кроме школы не было забот, когда не надо было зарабатывать деньги, когда мы не были знакомы со смертью, когда нам хотелось жить. Мы - потерянные люди, без единой мечты, не имеющие ни одной цели, не имеющие друзей, никогда не прикасавшиеся к тем единственным, кого мы любили, отвергнутые, никем не любимые, потерявшие свою любовь. Мы заполняем жизнь тем, чего нас лишили наши мысли, наши личности, то, чего в нас не смогли сломать. Пусть хоть сейчас мы ощутим то, что ощущали нормальные подростки, то, что показывают в фильмах, то, что мы видели на скамейках в парках.
Но я ничего не ощущаю. Она поднимает взгляд от пола и смотрит мне в глаза. Она тоже ничего не ощущает. Аккуратными ниточками от капель остаются на ее щеках влажные полоски. Я сползаю к ее ноге и утыкаюсь в нее глазами. Её кожа там мокрой от моих глаз становится.
Мы проебали всё.
Потому что так надо.
Я вернулся к себе домой и больше никогда не видел ни эту девушку, ни юности, ни себя. Паста луркопаб lm.